О том, что происходит с профессией, есть ли у нее будущее, каковы критерии качественной работы, мы говорим с одним из мэтров нашего цеха Сергеем Жарковым
Сергей Жарков, без преувеличения, человек легендарный, один из тех, кто стоял у истоков деловой журналистики, один из лучших, кто пишет о рынке недвижимости в России. Он обладатель всех наград, которые только существуют в нашем деле, начиная с самого первого «Золотого пера» Московской гильдии риэлторов, полученного им в 1998 году. Сергей Жарков закончил международное отделение журналистики МГУ в 1986 году. Начинал работу в ТАСС, в дальнейшем создал целый ряд приложений по недвижимости к газете «Ведомости», много лет был главным редактором портала «Индикаторы рынка недвижимости». Мы очень благодарны Сергею за то, что он согласился побеседовать с нашим изданием.
Состояние нынешней журналистики производит на меня гнетущее впечатление. Я говорю сейчас совершенно не об идеологии, не об убеждениях, которые у каждого свои – исключительно о профессии. Такое ощущение, что мы наблюдаем смерть в прямом эфире… Что ты об этом думаешь?
Журналистика не может умереть. Это ведь действительно вторая древнейшая профессия. Нет, не в плане продажности. Сам рассуди, обмен новостями был востребован ещё на заре времен. Разве не так? Люди всегда нуждались в информации.Талантливый рассказчик пользовался авторитетомеще в первобытном обществе. Его слушали. Мясом кормили. Потом стали пивом поить. Это и было зарождение журналистики как таковой. Всё происшедшее преломлялось через сознание сказителя. Он же чаще всего не был очевидцем событий, о которых говорил, он тоже узнал всё от кого-то. Значит, должен был понять, что произошло, произвести какой-то отбор фактов, как-то подать их. Таким образом и зарождалась журналистика, как я её понимаю… Конечно, журналистика в том виде, в каком она существует сейчас, не очень здорова.
Так ведь и я об этом! Я хочу понять, почему всё так и чего ждать в будущем…
Почему? Новости ушли с первого плана на второй. Главным стала оценка, пропаганда. И в России, и в других странах. А ведь это уже задача аналитиков либо комментаторов.
Но и оценка, и аналитика не просто имеют право на существование, они очень важны, и ты, кстати сказать, и сам этим всю жизнь занимаешься…
И все же главная задача человека, работающего в средствах массовой информации – донести новость, сообщить о том, что произошло. Смотреть на некие потуги в плане аналитики, чем пытается заниматься телевидение, мне грустно. Нет такой важной вещи, как ссылка на источник, который каждый может проверить. А суть аналитики именно в этом.
А ты телевизор смотришь?
Последний раз лет восемь назад. Нет-нет, в моих словах нет никакого высокомерия по отношению к телевидению. Просто если меня что-то интересует, я открываю ноутбук. Все же есть в интернете. Ну и зачем тогда мне телевизор?
Да, интернет сильно меняет картину масс-медиа. По крайней мере, будущее бумажных изданий сейчас видится очень туманным…
Раньше говорили, что с появлением кино умрут театры. Не умерли. Потом говорили, что с появлением ТВ умрет кино. Тоже не умерло. Так же можно сказать о бумажных СМИ: не умрут, хотя их и стало уже в десятки раз меньше.
А как они выживут?
Беда интернета – сверхкороткие новости. Чтобы любой мог прочитать и осознать, что произошло. А вот если заинтересовали подробности, то для полноразмерной статьи, да еще с выкладками, места уже нет. Как только начинается разговор о том, что ты хочешь написать статью на 5-6 тыс. знаков, в интернет-редакции хватаются за голову: да кто это будет читать. Но, в конце концов, если это будет интересно трем из тысячи, это уже хорошо и важно. Значит, я нашёл этих трех. А остальные пусть прочитают первые три абзаца.
Мы неожиданно поменялись ролями. Я всегда считал себя оптимистом, а от тебя ждал скорее пессимистического взгляда. И все-таки во мнении, что профессия пребывает в кризисе, мы сошлись. Я вот о чем думаю: говорят, что умирает то, что не нужно. Может быть, сейчас журналистика в нашем понимании просто не нужна? Именно сейчас. Ну как города переживают период расцвета, затем идет упадок, начинается возрождение…
Кризис журналистики начался давно, в первые годы перестройки.
Вот как? А вроде считается, что это был период ренессенса профессии.
Нет. Объявили свободу. И на волне свободы возникло огромное количество изданий. Каждое со своими претензиями. Профессионалов с образованием – журналистским, филологическим, историческим – на такое количество не было. И в журналистику пошли все, кто мог связать письменно несколько слов. Без опыта, знаний. А когда издания начали умирать, люди из журналистики уходить не захотели. Им понравилось. Свободный график. Возможность общаться с сильными мира сего… Зарплаты небольшие? Это восполнялось многими преимуществами. И началась драка за рабочие места, драка, в которой зачастую выигрывали не самые талантливые, а самые пробивные. Те, кто умели понравиться начальству, умели найти хлесткие фразы, путь и не отвечавшие правде. Однако, будем справедливы, костяк профессионалов все же остался. Плюс из нового призыва кто-то научился, опыт приобрел. Поэтому развала не произошло. Но в целом этот кризис у нас так и не закончился.
Что же он, тридцать лет с лишним длится?
Это много для одной человеческой жизни. Но мы ведь о другом. Любому более-менее образованному человеку войти в журналистику несложно. Сложно стать профессионалом. Это очень длительный процесс. Я был в свое время корреспондентом ТАСС, вел тему религия. Так вот, за год эту тему не освоишь. Три-пять лет нужно минимум, чтобы святые отцы допустили до себя. Они долго присматриваются. А у нас сейчас юные девочки ваяют репортажи, путая панихиду с литургией… Что там говорить…
Журналистика, возникшая в 90-е, имела свое лицо. Те, кто в ту пору получили профессиональное признание, безусловно, того заслуживали. И, не сочти брюзжанием, первые профессиональные награды, которые вручали во второй половине 90-х, дорогого стоили. Знаю, что ты стал первым обладателем Золотого пера от Московской Ассоциации риэлторов. Это была абсолютная, независимая, чистая победа…
Да, я получил первое Золотое перо. Это приятно. Год был 1998-й. Президентом МАР был тогда Сергей Багаев. Он человек щедрый. У меня дома и сейчас стоит малахитовая подставка, в которую воткнуто перо из чистого золота. Это награда, которой я больше всего горжусь, ведь тогда выбирали одного, без всяких разных номинаций.
Да, ты многое умеешь, и это хорошо известно…
Если такой монстр пера, как Алёна Шевченко, называла меня своим учителем, вероятно, так… Был у меня случай. Редактирую чью-то статью и прямо взрываюсь: прекратите громоздить эти жуткие обороты «несмотря на то, что» и тому подобное… Замените простым русским словом «хотя». Знаю, что в редакции этот урок запомнили. Да и вообще я всегда считал, что в журналистика – это, прежде всего, язык. Основа – факт, но вне языка он существовать не может.
Я сразу стал фанатом деловой журналистики. Уверен, что это великая вещь. Причем получили мы ее готовой. Нас научили. Вот как корабельному делу нас научили голландцы, немцы, так и с деловой журналистикой. И мне больно видеть, во что она превратилась.
Я не считаю, что деловая журналистикачем-то сильно отличается. Везде важно давать правдивую и точную информацию. Надо уметь ее добыть, уметь написать отстраненно, не выпячивая собственную точку зрения.
Но своя точка всё равно ведь присутствует…
Конечно. Она выражается в том, какого эксперта ты выберешь, кого поставишь первым, то есть во многих деталях. Ты не можешь убрать себя из текста, но можешь и должен не выводить себя на первый план. Ты говоришь, что нас научили… Да, во многом так и есть. Знаешь, как зарождались «Ведомости»?
Сказать по совести, не знаю.
Был такой великий человек – Дерк Сауер, голландский журналист. Он работал в Москве и решил сделать для иностранцев в Москве правильную англоязычную газету. И сделал The Moscow Times. Думаешь, ему пришлось легко? Он свой дом в Голландии заложил. Прошло десять лет, он продал МЕНАТЕПу 11 процентов акций издательского дома и разделил из вырученных средств между сотрудниками миллион долларов в качестве премии. К 1999 году вопрос о создании делового издания созрел. Но за право издавать его вместе с Сауером (ни с кем другим инвесторы иметь дело не хотели) боролись два крупнейших мировых конкурента – Wall Street Journal и Financial Times. И тогда Дерк сказал: а давайте объединимся. Поначалу на первой полосе стояло: «Ведомости» издаются совместно с WSJ и FT. Между прочим, тогда и две тетрадки были разного цвета. Главное, мы имели право пользоваться их материалами, это было важно и полезно. Первоначальные инвестиции были очень серьезные – 20 млн долларов. Кстати, мы вскоре начали выпускать приложение по недвижимости и естественно вступили в конкуренцию с другими изданиями. Понятно, не опередить маленькие частные издания было бы стыдно. Хотя мне и так стыдно перед ребятами: пришел богатый монстр, разумеется, оказался сильнее. Но это никак не принижает того, что делалось в CRE, «Квадратном метре», других.
Как ты относишься к миграции журналистов в пиар?
Спокойно. Человек, который ушел в пиар, перестает быть журналистом. Но ничего страшного. Маленький оклад журналиста, о чем я уж говорил, – плата за радость заниматься профессией. В пиаре оклады другие. Там ты будешь писать пресс-релизы, получать пинки и подзатыльники за каждое слово, которое не понравится шефу, шефу твоего шефа и т.д. Конечно, есть правильные компании, где все делается по-другому… Но их мало. Журналист должен заранее подумать, возьмут ли его в случае чего обратно. (А такой случай обязательно наступит). Может, и возьмут, но сам-то ты писать не разучишься?
Да ладно, со временем навыки восстанавливаются.
Знаешь, это как в спорте. Бросил тренировки, потом путем огромных усилий восстановился, но – дальше-то не пошел. Максимум – ты можешь достичь прежних показателей. Есть и еще один важный момент. Как говорил в свое время замечательный писатель Виктор Конецкий, у талантливого журналиста всегда в подкоркесидит мысль: я вот тут повестушку задумал, думаю, в «Юности» тиснуть. Это рано или поздно приходит.
Честно говоря, я в журналистику и пришел с этой целью… Я хотел писать, мне не хватало знания жизни, лучше всего этот пробел помогает восполнить журналистика.
А мне всегда казалось, что это не мое. Мой отец писал великолепные стихи. Его многие друзья спрашивали: почему ты не пытаешься их напечатать? Он отвечал: королем быть не могу, а герцогом быть не желаю. Вот я, наверное, в отца.
Да, могу только повторить: я тебя увидел большим оптимистом, чем ожидал.
Я еще на планерках говорил: я реалист. Был у нас период, когда можно было заработать, мир посмотреть. Выпала на долю нашего поколения такая отдушина, ну и прекрасно.
Дальше будет что-то другое…
Нашим детям в этом разбираться. Но в любом поколении умных людей не станет меньше. Как-нибудь разберутся… Мы когда обсуждали темы разговора, ты сказал, что хочешь поговорить о профессии как о служении обществу.
Честно говоря, я именно так отношусь к нашей профессии. Это миссия.
А я бы воздержался от упоминания такого понятия как «служение обществу». Давай разберемся, что такое журналистика. Кого можно называть журналистом? В России словом журналист называли кого угодно. Ульянов именовал себя в анкетах журналистом. Он что, журналист? Да, он написал много статей. Но это журналистика? Нет, это публицистика. Это выражение и даже выпячивание своего мнения, пропаганда своих идей. Давайте с журналистикой этого не путать. Журналистика – освещение новостей без собственных комментариев. Допустимо привлекать экспертов. Но реальных. В общем, на мой взгляд, говорить о журналистике как о служении обществу излишне высокопарно. Журналистика, в конце концов, это не искусство, а ремесло. Которому нужно учиться, можно учиться. Но это ремесло. И давайте к этому так и относиться: спокойно. Это новости в первую очередь. И какое-то их освещение в контексте событий.
С доводами твоими согласен. Но все-таки останусь при своем мнении. Журналистика – это миссия.
Знаешь, из всех своих друзей и знакомых я знаю только одного, который реально решил служить обществу. Это мой одноклассник Александр Карелин. Он закончил Московский строительный институт, после чего пошел в военкомат, написал заявление о желании служить, а еще через год попросился из саперной бригады (по гражданской специальности) в десанто-штурмовую. «Ты погоны надел на 2 года?» — спросили его. Он ответил: «На всю жизнь». Сейчас он полковник морской пехоты в отставке. Прошел все горячие точки. Нагорный Карабах, Узбекистан, Чечня, Сербия. Закончил карьеру в НьюЙорке, в международном бюро по контртерроризму. Написал замечательные песни про морскую пехоту.
Удивительный человек и судьба соответствующая.
У него логика была: дед академик, отец профессор, меня будут тянуть хотя бы на кандидата. А я не хочу. Он понял свою дорогу рано. А я в 23 года, когда закончил институт, понятия толком не имел, чего хочу.
Что такое морская пехота, как не служение свой стране? А говорить так применительно к нашей профессии… Не знаю…
Я бы сказал так: для журналиста служение обществу – это отказ от вранья. А не продаваться – сложная штука.
Это просто норма.
Но это норма, которой мало кто придерживается.
Да перестань. Много ли ты можешь назвать тех, кто берет?
Нет у меня такого чувства, что это редкость, уж извини…
Людей, которых я к себе переманивал, о них я могу сказать, что эти люди чисты. Они не возьмут, не прогнутся. Лена Никитина, Алена Шевченко. Алена разве прогибалась? Она считает это служением обществу? Не думаю. Для нее и для меня это просто норма. Разве не пытались платить мне? Как-то мне принесли конверт, и я сказал, что распечатал бы, потому что интересно, во сколько ты меня ценишь, но все-таки не буду. На том разговор и закончился.
Предположим, к тебе обратились с предложением профинансировать новое средство массовой информации. Что бы стал делать?
Я бы ни в коем случае не создавал новое издание. Есть определенные экономические условия, с которыми надо считаться. Очень хорошо сформулировал писатель-фантаст Андрей Васильев. Он сказал о том, что любая книга – это, в первую очередь, литература, но одновременно и бизнес-проект. Автор связан обязательствами, например, не может по своей воле изменить сроки написания.
Помнится, такая история случилась с Федором Михайловичем Достоевским…
Совершенно верно. Он обязан был следовать договоренностям. Так вот, средство массовой информации – это всегда бизнес-проект. В первую очередь бизнес-проект и во вторую очередь тоже. Он должен как минимум окупаться, не говоря уж о желательности выхода в прибыль. Самая главная наша победа в выпуске приложения к «Ведомостям» была в 2005 году, когда накануне кризиса мы получили сверхплановой прибыли 1 млн. долларов. Это было отлично, но, в принципе, это было нормально. На волне роста экономики, роста рынка недвижимости создать прибыльное издание хоть и непросто, но вполне возможно. А вот в таких условиях, как сейчас, когда идет спад… Строительный рынок еще пыжится, еще надеется, что подкожный жир, накопленный за два ковидных года, даст возможность пройти этот тяжелый период. Но получится ли?
Но ведь сейчас будет огромное строительство. Присоединяются территории, их надо будет отстраивать. На какие деньги? Только на государственные, других нет.
Отдадут заказы своим.
Слишком большие объемы…
Своим – не обязательно карманным. Хорошо знакомым, с одной стороны, а, с другой, — тем, кто показал умение работать в условиях кризиса. И так или иначе, заплатит все равно конечный потребитель… Нет, невозможно сейчас создать сильное деловое издание. Единственный вариант – я бы попросился в партнеры к Олегу Репченко. Он человек знающий, с огромным опытом и честный. А создавать что-то с нуля, даже если есть деньги…. Нет, я не самоубийца…
Закончим наш разговор тем, с чего начали. Так все-таки журналистика не умрет?
Нет, журналистика не умрет. И переживет любой кризис. Потому что жизнь будет продолжаться. А, значит, людям будут нужны новости.
Беседовал Руслан Дзкуя
